Сын бедного сельского лавочника и адвоката, Самюэл Клеменс родился 30 ноября 1835 года. Вырос он в маленьком городке Ганнибал, в штате Миссури. К тому времени, что ему исполнилось тридцать пять лет, oн успел поработать во многих городах Восточных Штатов в качестве наборщика, овладеть сложным искусством пароходного лоцмана на Миссисипи, побывать старателем на серебряных копях в Неваде и исполнять обязанности репортера для нескольких газет на Западе США. Там он наконец открыл свое настоящее призвание—быть писателем и выбрал себе псевдоним «Марк Твен» (старинное выражение, означающее глубину о две морских сажени), под которым его узнали во всем мире. Помещенные ниже иллюстрации и цитаты взяты из книги Мильтона Мели, ер а «Сам Марк Твен» (изд-во «Томас И. Кроуэлл компани» ).
Он вырос на Великой Миссисипи.
«Я родился 30 ноября 1835 года в почти незаметной деревушке Флорида (Миссури). Деревня наша насчитывала сто человек, и мое появление увеличило ее население ровно на один процент. А это больше, чем удалось сделать многим известным историческим личностям для своих родных городов, даже самому Шекспиру. Я совершил это для Флориды и, надо полагать, мог бы сделать то же и для любого другого места, даже, скажем, для Лондона».
(Марк Твен, Автобиография)1
Пятнадцатилетний Клеменс — наборщик.
«Ничто так не радует ребенка, как принадлежность к какому-нибудь обществу. И если развитие вашего отпрыска протекает нормально, ему абсолютно все равно, что сие общество собой представляет. В свое время, еще мальчиком, я очутился в рядах «Юных трезвенников», запрещавших малышам курить, пить и сквернословить. Мне казалось, что настоящего счастья я не познаю до тех пор, пока в великолепном красном галстуке не пройду в процессии за прахом одного из почетных горожан. «Юным трезвенником» я оставался четыре месяца, но ни один из выдающихся граждан города за это время не скончался. Разочарованный, я покинул общество, и тут, за последующие три недели, почти все почетные горожане перемерли».
(Марк Твен, Жизнь на Миссисипи)2
Он мечтал быть пароходным лоцманом.
«В детстве мои сверстники мечтали лишь об одном — плавать на пароходе. По моему искреннему убеждению, лоцману только и было дела, что держать судно в русле реки, — занятие, казалось мне, немудреное, учитывая ширину русла. С присущей мне в то время самоуверенностью я занялся «сущим пустяком»— знакомством с 1200— 1300 милями Великой Миссисипи. Долго пробыл я на борту судна, столь тихоходного, что мы забывали, в каком году оно покинуло гавань».
(Марк Твен, Жизнь на Миссисипи)3
Переведено с разрешения изд-ва «Томас И. Кроуэли компани». Авт. права: Мильтона Молцера, 1960 Г.
«В начале февраля 1870 года я женился на Оливии Л. Лангдон (фото вверху; под ним — дочери Клара, Джин и Сузи) и поселился в Буффало (штат Нью-Йорк). Летом 1867 года я впервые увидел Оливию на миниатюре слоновой кости в каюте ее брата Чарли на пароходе «Квакер-Сити»: ей шел тогда двадцать второй год. Встреча наша произошла в Нью-Йорке в декабре того же года. Стройная, красивая, юная, она была и девочкой и женщиной. Девочкой и женщиной она оставалась до последнего дня своей жизни. Под серьезной и кроткой оболочкой горело незатухающее пламя сочувствия, энергии, преданности и не знающей границ любви».
(Марк Твен, Автобиография)1
Твен ненавидел шарлатанов и вместе с друзьями вел кампанию по разоблачению хиромантов. Позже он писал: «Два года тому назад полковник Джордж Харви (президент фирмы «Харпер энд бродерс», издававшей книги Марка Твена), послал отпечатки моих ладоней шести профессиональным хиромантам, пользовавшимся большой известностью в Нью-Йорке. Не сообщая моего имени, Харви попросил их определить мой характер. Из шести присланных ответов лишь в одном упоминалось слово «юмор», но тут же безапелляционно указывалось, что у владельца данной ладони чувство юмора полностью отсутствует. Теперь у меня есть характеристики и других хиромантов, которые настолько убедительно, основательно и неоспоримо определяют у меня полное отсутствие чувства юмора, что в конце концов я сам в это уверовал».
(Марк Твен, Письма, том II)4
«Взял за правило не курить больше одной сигары зараз. Насчет спиртного правил у меня нет. Когда пьют другие, я охотно к ним присоединяюсь, в противном случае ничего в рот не беру.
«С семилетнего возраста я крайне редко принимаю лекарства, но до семи лет жил исключительно аллопатическими средствами. Не потому, что в них нуждался, — просто из экономии. Мой отец получил аптеку в счет задолженности, и рыбий жир стал для нас дешевле утренней каши. Его было у нас девять бочек и хватило на семь лет. Затем кормление рыбьим жиром прекратилось.
«Когда аптекарские запасы истощились, мой организм окреп, и всю остальную жизнь я почти ни на что не жаловался. Перевалив за сорок, я стал ложиться спать и вставать строго по расписанию — а это один из главных факторов. Взял себе за правило ложиться, когда не оставалось собеседников, и вставать, когда вынуждали обстоятельства».
(Марк Твен, Сборник речей)5
«С тех пор как папа с мамой поженились, папа пишет книги и носит рукописи маме, а она их цензурирует, — так писала биографию своего знаменитого отца тринадцатилетняя Сузи Клеменс, не слишком придерживаясь грамматики и стиля. — Папа кончал странички «Гекльберри Финна», читал нам вслух и оставлял для цензурирования маме, а сам шел работать в кабинет, и иногда Клара и я оставались с мамой, которая просматривала рукопись, и я очень хорошо помню, как нам было больно, когда она отбрасывала страничку, — значит, какой-то ужасно замечательный кусочек будет вычеркнут. В особенности я помню один кусочек, такой замечательно интересный и такой ужасно страшный, что мы с Кларой вздыхали и охали. Как нам было жалко, когда мама отложила этот листок: нам казалось, что теперь пропала вся книга. Но понемногу мы стали думать, как мама».
(Марк Твен, Автобиография)1
Вернувшись в Ганнибал, Твен повстречал Лору Хокинс, которую запечатлел в образе Бекки Тэчер. Она его помнила как «самого обыкновенного мальчика».
Фото из «Автобиографии Марка Твена», редактированной Чарлзом Найдером. Авт. права 1959 г.
Вернувшись домой в 1882 году, Марк Твен писал: «Провел три замечательных дня в Ганнибале, целыми днями слонялся без дела, посещал старые знакомые места, беседовал с седовласыми сверстниками, тридцать-сорок лет назад бывшими мальчиками и девочками. Все было очень трогательно. Вечера проводил с Джоном и Элен Гарт в их просторном, красивом доме, в трех милях от города. В детстве мы вместе играли, потом вместе ходили в школу. Теперь их дочери лет девятнадцать-двадцать. Вчера целый час провел с А. У. Ламбом, он был еще холостым при нашей последней встрече. Ламб женился на девушке, которую я знал прежде. А теперь я разговаривал с их взрослыми сыновьями и дочерьми. Зашел ко мне лейтенант Хикман, доброволец 1846 года, когда-то франтоватый молодой человек в нарядном мундире, а ныне неприятный, слоноподобный старец шестидесяти пяти лет, утерявший всю свою привлекательность. Мир, который я знал в дни беззаботной юности, постарел, сгорбился, помрачнел; нежные щеки погрубели, избороздились морщинами; огонек в глазах и пружинность в походке навсегда исчезли. В мое следующее посещение я застану лишь пыль да тлен. Рукопожатия с этим умирающим миром обычно сопровождались восклицаниями: «Видно, в последний раз!»
(Марк Твен, Письма, том II)4
«Семидесяти пяти лет я достиг обычным путем: строго придерживался того образа жизни, который свел бы в гроб других. Это, безусловно, общее правило для желающих дожить до преклонного возраста. Анализируя жизнь любого из болтливых стариков, мы постоянно убеждаемся, что их привычки, позволившие им сохраниться, вывели бы нас досрочно из строя. Так, если говорить о питании, то я всегда неуклонно и последовательно потреблял все, чего не переносил мой желудок, пока кто-нибудь из нас — пища или я — не выходил победителем. До последнего времени побеждал я, но прошлой весной перестал по ночам лакомиться сладким пирогом с мясом и фруктами. Однако смею вас заверить в следующем: если вы убедились, что не в состоянии дотащиться до семидесяти никаким другим путем, кроме трудного, то лучше и не пытайтесь».
(Марк Твен, Автобиография)1
Болезнь сердца и упадок сил вынудили Твена в январе 1910 года поехать на отдых на Бермудские острова. «Что ж, — заметил он после особенно тяжелой ночи, — ночь была колоритная. Настоящая выставка моих недомоганий». Твен вернулся в Нью-Йорк 14 апреля; 21 апреля-его не стало.
Писатель Уилльям Дин Хоуэллс так описал свое прощание с Марком Твеном: «Я посмотрел на столь знакомое лицо: оно было преисполнено тем терпением, которое я так часто наблюдал, . . . величественным и молчаливым благородством, примирением, . . . исходящим из глубины его существа, трагическая серьезность которого разражалась смехом, принимаемым многими, по недомыслию, за все его содержание».
(Уилльям Хоуэллс, Мой Марк Твен)6
Авт. права:
- «Марк Твен компани;», 1959 г.; Чарлза Найдера, 1959 г.
- Изд-вa «А. Кнопф», 1940 г.
- «Марк Твен компани;», 1950 г.
- «Марк Твен компани;», 1917 г.; Клары Клеменс-Самосуд, 1945 г.
- «Марк Твен компани;», 1950 г.
- Издательства в Харпер энд бродерс», 1910 г.; Джона Мида и Милдред Хоуэллс, 1937 г.
